Андреас так хохотал, что свалился с матраса в воду и потянул ее за собой. Там он поцеловал ее так, как не целовал уже несколько дней.

Когда они вынырнули, Андреас понес Доминик в дом. Элени догнала их у спальни.

— Прошу прощения, но Олимпия звонит из Афин. Она обеспокоена состоянием малыша и хочет поговорить с вами.

Предсказание Доминик, что в следующий раз Олимпия позвонит из-за Ари, оказалось пророческим. Она ошиблась только во времени — Олимпия позвонила днем, а не ночью. И все же Доминик волновалась за ребенка.

— Спасибо, Элени. Я поговорю из спальни.

Войдя, Андреас опустил Доминик на пол и подошел к столику, на котором стоял телефон.

Его реплики были короткими, но, как всегда, он сказал, что приедет.

— Ари болен. У него сильная рвота. Олимпия вызвала врача, который сказал, что ребенка надо отвезти в больницу. Она вне себя от ужаса.

— Тогда тебе придется ехать.

— Ты уверена?

— Все в порядке. Если он тяжело болен, ей нужна твоя поддержка. Но ты знаешь, что меня она меньше всего хочет видеть, поэтому я останусь здесь.

Попроси меня поехать с тобой, Андреас.

Он подошел к ней.

— Ты уверена, что хочешь этого?

Неправильный вопрос, дорогой.

— Да.

— Я постараюсь возвратиться до наступления темноты.

Ты можешь попытаться, но тебе это не удастся. Олимпия найдет способ задержать тебя.

Наклонив голову, Андреас крепко поцеловал Доминик. Когда-то такого проявления страсти было достаточно, чтобы она дожидалась его возвращения, предвкушая, как они займутся любовью.

Но что-то надломилось в ней, когда позвонила Олимпия. Чем крепче Андреас прижимал ее к себе, тем сильнее становилось чувство отчужденности.

У Доминик возникло странное ощущение, что она покинула свою телесную оболочку и наблюдает за происходящим, не испытывая желания получать или дарить удовольствие.

Ее осенило, что Ари — козырная карта Олимпии, с которой та будет ходить снова и снова. Всегда возникнет какой-нибудь кризис или проблема или она подстроит их.

Тео отказался от сына отнюдь не из-за отсутствия отцовских чувств, а потому, что не может порвать крепкую связь между Олимпией и Андреасом.

Доминик вернулась в Грецию, чтобы бороться за свой брак, но она опоздала, по меньшей мере, на двадцать лет.

Когда бы Андреас ни возвратился на Закинтос, ее он там не увидит.

Было десять часов вечера, когда врач вошел в приемную детского отделения.

— Все будет в порядке с вашим ребенком, миссис Панос. Можете забрать его домой. У него был приступ гастроэнтерита, но худшее уже позади. Если у вас возникнут вопросы, завтра зайдите в мой кабинет.

— Спасибо.

Как только они привезли Ари домой и Олимпия положила его в кроватку, она повернулась к Андреасу, устремив на него умоляющий взгляд.

— Ты ведь останешься со мной на ночь?

В его памяти всплыли слова жены: «Ты много лет беспрекословно выполняешь ее просьбы. Но Олимпия уже не подросток. Ее уловки принимают все более отчаянный характер».

— Где твоя тетя?

— Она проводит выходные у племянника.

Он снова вспомнил разговор с Доминик: «У ее тети есть еще и племянник? Это для меня новость. Где он живет?» «В Афинах». «Тогда почему, интересно, Олимпия позвонила тебе, а не ему, когда миссис Костас стало плохо?» «Его трудно застать». «Откуда ты знаешь? Ты с ним разговаривал?»

Андреас поднял голову:

— Я думал, она слишком больна, чтобы выходить.

— Ей помогли лекарства. И она устала от детского плача.

Олимпия всегда находила вполне разумные объяснения, и он никогда не задавал ей вопросов. Очевидно, и он, и Марис были слишком наивны в отношении Олимпии.

— Я побуду у тебя немного.

— Хорошо. Я приготовлю кофе.

Андреас пошел за ней в кухню. Вскоре они сидели друг против друга, прихлебывая горячий напиток. Олимпия сияла.

Андреас не понимал, как раньше он не замечал ее козней. Из-за своей слепоты он едва не потерял Доминик.

— Олимпия…

— Хочешь сэндвич?

— Нет, спасибо. Это больше не может продолжаться.

— Что ты имеешь в виду?

Андреас поставил чашку на стол.

— Я говорю о воображаемом мире, в котором ты живешь с тех пор, как в школе подружилась с Марис.

— В воображаемом мире?

— Да. В котором я — твой муж, а Ари — наш ребенок. Это фикция, Олимпия. Ты придумала то, для чего в действительности нет оснований. Вот и все. Поскольку Марис была совершенно лишена притворства, она не замечала его в тебе. Как и мои родители, которые любили тебя, как дочь. И Марис погибла, прежде чем узнала, каким подлым предательством ты отплатила за ее дружбу.

— Предательством?

— Именно этим словом можно назвать твое поведение. Ты причинила боль и нанесла большой вред многим людям. Кое-что нельзя исправить, но, слава Богу, это не касается Доминик.

Олимпия гневно сверкнула глазами.

— Она настроила тебя против меня!

— Если ты хочешь сказать, что она помогла мне разобраться в твоей больной психике, то да. Я благодарен ей. Я люблю жену каждой клеточкой моего существа. Всю жизнь она будет для меня самым главным. Больше ни для кого нет места в моем сердце. И никогда не будет. Ты понимаешь, о чем я говорю.

Молниеносным движением Олимпия выплеснула ему в лицо остатки своего кофе. Андреас не шелохнулся.

— Вижу, что понимаешь.

У нее, как у ребенка, сморщилось лицо. Большие карие глаза налились слезами. Как часто этот взгляд вызывал у него желание защитить ее!

Ему было страшно подумать, как долго Олимпии удавалось безнаказанно манипулировать им.

— Почему ты никогда не любил меня?

Это был печальный и страшный вопрос.

— Как можно объяснить любовь? Она или есть, или нет. Когда я увидел Доминик, то сразу влюбился в нее. Безумно, страстно. Она преобразила мою жизнь. Она для меня — единственная.

— Она недостойна тебя!

— Никто не спрашивает твоего мнения. То, что ты воспротивилась ее появлению в моей жизни, привело к сегодняшнему тяжелому разговору.

— Доминик — не твой тип!

— Именно мой! — возразил Андреас. — Всей душой я сразу понял это.

— Нет! — с болью вскричала она.

— Прислушайся к себе, Олимпия. Тебе тридцать лет. У тебя есть ребенок. Однако ты ведешь себя, как взбалмошная, избалованная девчонка. Тебе нужна помощь — такая, какую я оказать не могу. Предупреждаю, что отныне между нами не существует никаких отношений. Пожалуйста, больше не приходи и не звони ни мне, ни Доминик.

— Не может быть, чтобы ты…

— Только попытайся — и мой адвокат предпримет соответствующие меры. Я меньше всего хочу этого, но ты просто неуправляема. — Олимпия отрицательно помотала головой. — Моя жена обратилась к психиатру, после того как покинула меня. Она прошла курс лечения, чтобы лучше понять себя. У тебя есть глаза, и ты видишь, как она изменилась. Она расцвела и превратилась в женщину, которая больше не испытывает неуверенности и сомнения в своих силах и возможностях. Тебе поможет психотерапия, Олимпия. Тео оставил тебе достаточно денег, и ты можешь оплатить советы профессионала. На твоем месте я бы уже завтра обратился за помощью. Не только ради себя, но и ради сына, которого ты воспитываешь.

— Ты говоришь так, словно я душевнобольная.

— Не все в порядке с женщиной, которая утверждает, что ее изнасиловали. — Лицо Олимпии окаменело. — У меня есть доказательства, что ничего подобного никогда не было.

— Как ты смеешь говорить такое?

— На этой неделе мой поверенный встретился с судьей, который запросил из больницы твою медицинскую карточку. Вопреки твоим утверждениям ты не проходила освидетельствования в отделении неотложной помощи. Такой записи нет.

— Я не обращалась в больницу, а пошла к част ному врачу, чтобы избежать огласки.

— Ты знаешь, что это неправда, но лжешь все больше и больше. Я понял это, когда позвонил Тео.

— Он ненавидит тебя. Он не стал бы разговаривать с тобой.